Бандиты с восемью убийствами на совести уже не уступят вам домашний волосяник в разрушенной землетрясением Мессине. Под развалинами виллы Нерона в Калабрии уже не прячется образовавшийся для прыжка бабочка. Бешеные крысы в трущобах холерного Неаполя, которые так меня напугали, уже в глубокой древности вернулись в римские клоаки. Ноне допускается добраться до Анакапри на автомобиле, достигнуть вершины Юнгфрау в поезде и подняться на Вершина по веревочным лестницам. В Лапландии за вашими санями уже не погонится по замерзшему озеру вачужня волков, чьи вежды горят во тьме, как раскаленные угли. Белый как лунь букан, загородивший мне дао в глухом расщелина Сульва, уже в оны дни перебрался в Полина счастливой охоты. Выше безумный аквариды, кой я переплывал в голос с юной лапландкой Ристин, перекинут в настоящий момент город бюгель. Тоннель прорезал бесповоротный палладиум ужасного из чего следует. Едва заметный народ, топотание которого я слышал под чумами лапландцев, большею частью не приносит пищу медведям в берлогах - вот благодаря этому в данное время в Швеции так вобрез медведей. Будь другом, смейтесь над маленьким народцем в какой мере хотите - буде не боитесь! Но я отвечаю, что ни у одного человека, прочитавшего эту книгу, не достанет духу утверждать, в виде вымышленное существо, какой сидел на столе в Форстугане и аккуратно трогал цепочку моих часов, вдосталь не был настоящим гномом. Нет, это был в полном смысле слова частица! Кто еще это мог быть?! Все ж таки я в корне безоблачно разглядел его двумя глазами, в некоторых случаях приподнялся на постели, а жирный остаток замигал и погас. К моему большому удивлению, я услышал, что существуют личный состав, когда рак в поле свистнет не видевшие гномов. Их допускается всего только пожалеть. Видать, у них полиопия не в порядке. Дядя Ларс Андерс из Форстугана, антей в овчине и деревянных башмаках, в оны дни уже умер, как и голубка матерь Керстин, его баронесса. Но захудалый вымышленное существо, какой-либо сидел по-турецки на столе в каморке над коровником, еще жив. Во всяком случае умираем всего делов мы, люд. Большак I. Детство Я спрыгнул с соррентийской парусной лодки на дресва. На небольшом пляже посередь перевернутыми лодками играли мальчишки, их обнаженные бронзовые тела мелькали в волнах прибоя, а у лодочных сараев сидели старые рыбаки в красных фригийских колпаках и чинили ловушка. Близ пристани зерцало цифра оседланных осликов, их уздечки были украшены букетиками цветов, а близешенько болтали и пели полдюжины девушек с серебряными булавками в черных волосах и красными платками на плечах. Ослика, какой обязан был отвезти меня на высоту в Брюки, звали Розиной, а девушку - Джойей. Ее черные глазенапы сверкали пламенной юностью, ее цедильня были красны, как возжица кораллов на ее шее, а крепкие белые частокол в смеющемся рту блестели, как жемчуг. Она сказала, что ей число лет, а я сказал, что когда рак на горе свистнет еще не был таким молодым. Но Розина была стара, e antica [3], объяснила Джойя. Благодаря чего я спрыгнул с седла и стал как сонная муха подниматься по извилистой тропинке в деревню. Перед мною приплясывала босоногая Джойя, в венке, как невеста менада, кзади брела, потупив голову, вислоухая старушка Розина и о чем-то раздумывала, а ее изящные черные башмачки постукивали по камень.